СТАРЕЦ ОСЛАБ

СТАРЕЦ ОСЛАБ И СЕРГИЙ РАДОНЕЖСКИЙ

     Искалеченному схимнику было на вид немного за 50-полсотни лет от роду, но когда ещё в отрочестве будущий настоятель Троицкой пустыни встретил его в дубраве, Ослаб на вид таким же казался и называть себя велел старцем. Правда, тогда он был ещё не увеченный и ростом чуть ли не вдвое выше, в плечах сажень. Ослаб не просто коней любил, имел над ними власть беспредельную и чудотворную.
     Варфоломей, а Сергий в миру, когда-то такое имя носил, в отроческом возрасте отцовских лошадей искал. Все поля и леса прорыскал близ Радонежа — нет нигде. Думал уж, татары угнали, закручинился и домой пошёл, но богатырского вида старец этот на пути встретился. Ну и вы спросил об отроческом горе, а затем на холм указал:
     — Вон твоя пропажа! Варфоломей глянул, и верно, отцовские кони пасутся! А мгновение назад ещё не было.
     — Откуда же они взялись? — изумился. — Все окрестности обежал и озрел…
     — Озрел, да не узрел…Гони лошадей домой и приходи завтра в дубраву. Очи открою и смотреть научу.
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 1

ПОСОШКИ ОСЛАБА

     Так они и подружились. Это уж когда вдруг орядь старец ослабленным явился, иссох, извял, ссутулился и в чёрные одежды обрядился, будто бы схиму принял. И всюду ходил с посошками, на вид деревянными, лёгкими, чтоб равновесие держать. Но однажды игумен, желая помочь, хотел старцу посошки эти подать и едва от земли оторвал, настолько грузны оказались.
     — Из чего же они выкованы, старче? — изумился.
     — Из злата кованы, свинцом крыты.
     — Зачем же эдакую тяжесть носить, коль сам немощен?
     — Затем, чтоб по земле ходить, — как-то туманно отозвался Ослаб.
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 1

КОНЬ СТАРЦА ОСЛАБА

     Отшельник ездить верхом не мог или не желал, но с некоторых пор в стойле, рядом с убогой избушкой, красного коня держали лично его обихаживал. Жеребец был велик статью, красив на загляденье, да нрава дикого, звериного, потому не объезженный. Старец когда-то укротил его, узду надел, поставил в стойло, от чужих глаз подальше, и сказал при этом:
     — Кто выведет сего коня хоть задом, хоть передом, того и будет.
     Келейку выстроили настолько тесную, что жеребцу никак не развернуться, пятиться же задом красный не мог, изъян у него таков обнаружился. Многие сметливые послухи, что с лошадьми управлялись, пробовали, да войти не могли, лягался зело.
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 1

КОНЬ СТАРЦА ОСЛАБА И ПЕРЕСВЕТА

     — У меня конь застоялся в стойле, — вдруг сказал старец. — Промять бы его, да никто войти не может. Выведешь моего красного?
     — А скажешь, откуда наперстный засапожник, выведу!
     — Скажу, выводи.
     Пришли они к келье отшельника, отрок в щёлку воротную поглядел на коня и говорит:
     — Звероватый у тебя конь, старче. Не видал ещё таковых… Поди, лягается больно?
     — Войди, так узнаешь.
     — Тебе как его вывести? Задом или передом?
     — Как хочешь.
     Конокрад забормотал, загундосил некую припевку, крадучись, бочком проник в стойло и воротицу за собой притворил. Иноки вкупе с Сергием в догадках теряются: что старец замыслил? Постояли, послушали: оборотень что— то пошептал, конь копытами постучал, переступая, и вроде тихо. Ну и прильнули ко всем щелям. И тут вдруг передняя рубленая стенка стойла слегка пошатнулась и вылетела, ровно не бревенчатая была, а из соломы сложена. Глядь, отрок уже верхом сидит и босыми пятками пришпоривает:
     — Н-но, красный! Эко застоялся!
     И давай жеребца кругами окрест гонять, то вскачь поедет, то шагом или на дыбы поднимет и танцует, выхваляясь.
     Ослаб взирает молча, но игумену не понравилось, грозным голосом припугнуть вздумал:
     — Признавайся, куда кобылиц свёл?
     — Никуда и не водил, — по-ребячьи незамысловато оправдался разбойник, гарцуя на жеребце. — Порезвился да на поле оставил!
     — Старче, врёт он! — возмутился Сергий. — Иноки окрестности изведали
     — Ничего не нашли!
     Конокрад опять дерзить начал:
     — Искали плохо. Они до сей поры в тумане и бродят… Слепошарые вы, душевидцы!
     — Забавы ради кобылиц крал? — вмешался старец.
     — Да ведь надобно, чтоб кровь разыгралась, конокрадство — это ведь тоже ловчий промысел! Тоскливо мне в ваших краях, одни леса кругом и монахи, не разгуляться. Да и народишко пугливый, как солевары в Дикополье. Я тут у вас затосковал, живу, ровно сей жеребчик застоялый…
     Руки и ноги у Ослаба были изувечены, однако короткая и могучая шея выдавала былую мощь и удаль. Поэтому он и подавал знаки головой — кивнул в полуденную сторону:
     — Знать, из Дикополья к нам явился?
     Оборотень взвил коня на дыбки, наступая на отшельника.
     — Из Дикополья!
     — И что там ныне?
     — Орда злобствует…
     Старец не дрогнул, хотя копыта коня молотили воздух у самой головы.
     — По какой надобности забрёл, гоноша?
     Тот спешился и встал перед Ослабом, словно с повинной.
     — Матушку ищу, — вдруг признался. — Бросила меня, сирым вырос, родительской опеки не изведал.
     Насторожённые иноки всё ещё поломанное стойло рассматривали и диву давались. А тут как-то враз присмирели, непонимающе запереглядывались: дескать, о чём это толкует конокрад? И отчего суровый старец к нему так снисходителен? Кудреватый кнут сложил, за опояску сунул, хотя всё ещё бдел, перекрывая путь к лесу.
     — В степи волчица вскормила? — продолжал участливо интересоваться Ослаб. — Вкупе со щенками своими?
     — Отчего со щенками? — словно обиделся молодец. — По обычаю, кормилец и вскормил. И в род свой принял, потому стал как родитель. А у него жена была, тётка скверная, хуже всякой волчицы. Особенно как лукавые татарове хитростью батюшку заманили, споймали да руки-ноги отсекли…
     — За конокрадство?
     — Не солевары мы и не чумаки! У нас иного ремесла не бывало… И полно пытать!
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 1

КОНЬ ПЕРЕСВЕТА

     Норовистый, диковатый красный конь был редкой масти: сам цвета зоревого неба, а нечёсаные, неухоженные хвост и грива — золотистого, так что и ночью светились. Приметный этот жеребец пять лет в монастырском табуне особняком ходил, никого близко не подпускал, а попытки его поймать и объездить были тщетны. Многих лихих наездников и пастухов из числа послухов да иноков покусал, полягал задними, побил передними копытами, а одного сметливого аракса, сумевшего аркан набросить, волок за собой с версту, изувечив десницу. И утешился страдалец тем, что, пока тащился следом, выщипнул у него из хвоста горсть золотистого волоса да потом себе главотяжец сплёл.
     А конь словно возгордился своей красотой да волей, скакал себе в удовольствие, любовался, какой он величественный и статный, гарцевал перед кобылицами. За это хотели его сначала в табуне на племя оставить, но случайно изъян усмотрели: красный вспять не ходил. Сухие жилы у всех четырёх ног его коротки были от природы, назад шагу не сделать. От того копыта узкие и скошенные назад, землю так бьют, что комья летят, словно он всё время в гору стремится или взлететь намеревается. То есть даже и объездив, немного будет проку. Для верховой езды ещё ничего — для обоза вовсе негоден, не запрячь ни в телегу, ни в сани, ни под волокушу поставить. Что за обозный конь, коего не спятить? А лошадей в Троицкой пустыни и прочих монастырях разводили не для конного строя, ибо Засадному полку сражаться было след пешим, невзирая на супостата. Свои табуны держали, чтоб скоро ездить на Пир Святой, то есть доставить войско к полю брани. И потому оставляли только дойных кобылиц, дабы араксы в походе не рыскали по округам в поисках пропитания, не тащили с собой обозов с провиантом — всё мешает спешному и скрытному движению. Коль есть всегда с собой молоко, а всякий инок научен, как из него сыр сделать, не покидая седла, такому всаднику по плечу великие вёрсты бездорожьем, окольными путями. А потому добрых жеребцов оставляли на племя, остальных же меняли на молодых кобылиц либо гоняли на ярмарку в Радонеж или Москву.
     Таковая участь и красного коня ожидала, да только не могли обуздать, чтоб свести на торжище. А переходивший сроки, необъезженный конь всё равно что дева-перестарок, которую вовремя замуж не выдали: с виду спела, хороша, да норовом строптива и годами не потребна. Проезжие купцы как увидят жеребца в табуне, так залюбуются, не ведая об изъяне, пристают к инокам, продайте либо в обмен отдайте, на любую кобылу. Те же отвечают: мол, возьмите, коль изловите. Бывало, целый день гоняются, пускаются на хитрости, заманивая в загон, покуда не узрят изъяна. А узрят, так сразу и интерес теряют.

...
     А как ловили ордынцы красного жеребца, случайно увидел Ослаб, сам незримо стоя под дубом. Когда татары уехали, отшельник поковылял в поле со своими посошками, и как уж он словил и смирил там непокорного коня, никто не позрел. Только глядят, ведёт его к своей келье, взявши за кудлатую, не знавшую ножниц чёлку. Привёл, узду надел, велел стойло прирубить узкое, чтоб коню не развернуться.
     — Кто выведет коня, тому и достанется. Туда и поставил красного да сам принялся ухаживать за ним, чесать, чистить и кормить, но седла даже не показывал и не выводил, чтоб промять. И застоялся бы жеребец, если б ражный гоноша не пришёл.
     С тех пор красный ордынского запаха и речи на дух не переносил; как только унюхает или услышит, в тот час так порскнет в сторону, что едва седока не стряхнёт. Уже и поводьев не слушает, норовит свернуть на окольный путь и, страхом исполнясь, несёт лесами да болотами — того и гляди из седла древом выбьет или потонет в хляби. Пересвет удила ему укоротил, жёсткими сделал, иной раз губы в кровь рвал, чтоб прямо ходить научился сквозь опасность и страх преодолел, — ни в какую! Таки мчал Пересвета по Руси, стороной объезжая заслоны баскачьего призора на великих и малых дорогах.
     А как миновал леса да поехал полями, сквозь Орду, тут уж не обойти, не объехать, отовсюду веет татарами. То их становища, то кочевья, то разъезды, заметят издали чужого одинокого всадника, в тот час наперерез скачут и сразу спрос учиняют, дескать, куда едешь и по какой надобности. Ордынцам не скажешь, какая нужда гонит в Дикополье, так лучше и вовсе не сталкиваться и ответа не держать. Тут и взъерепенился красный конь, а поскольку отступать не умел, так и вперёд не идёт! Кружит на месте, и ни удила, ни плеть ему нипочём!
     — Боишься, так я и пешим пойду! — сказал коню Пересвет. — А ты оставайся один. Мне такой конь не нужен, пусть татары тебя не поймают, так съедят!
     Спешился, бросил поводья и идёт сам по себе. Красный потоптался на месте, поржал тоскливо и, видно, набрался храбрости — взвился на дыбы и поскакал следом, только запах отфыркивает. Догнал и рядом идёт, боком к ражному жмётся, озирается, а тот словно и не замечает, знай шагает и шагает мимо ордынских становищ. Пообвыкся немного жеребец, и, верно, стыдно ему стало за трусость свою. Однажды поутру Пересвет проснулся в чистом поле, а красный припал передним на все четыре, повинился, мол, садись в седло, повезу.
     — Ладно, — говорит отрок. — Но таки знай: дрогнешь ещё перед татарином либо перед другой лихой опасностью — брошу и глазом не моргну.
     Сел и далее верхом поехал. А жеребец приноровился сначала спасать своей резвостью. Не зря долго ждал седока и силы копил в стойле старца: поначалу позволит себя настигнуть, чтоб низкорослые татарские лошади в хвост задышали, увлечёт за собой, поманит, а потом так наддаст, что только земля летит из-под копыт и стрелы, пущенные во след, не поспевают.
     — Вот уже и добро! — только и нахваливает Пересвет.
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 13

ЗАСАПОЖНИК СТАРЦА ОСЛАБА И ПЕРЕСВЕТА

     Я твоего коня промял, старче. Теперь скажи: откуда у иноков твоих наперстный засапожник? Где взяли?
     Старец смерил его взглядом, от ответа уйти хотел.
     — Мой засапожник.
     — Не обманешь, старче! Не твой. Где добыл? У кого отнял?
     — Дался тебе засапожник…
     — Да мне этим ножиком пуп резали! — воскликнул конокрад и осёкся, отвернулся.
     — Ужели помнишь, как резали? — осторожно спросил Ослаб.
     — Помню…
     — Материнское чрево помнишь?
     — А то как же! — горделиво признался конокрад. — Глядишь сквозь её плоть, а мир розовый, влекомый. Солнце зримо, только как звезда светит. Далеко-далеко!.. Век бы жил в утробе, да срок настал, повитуха пришла. По обычаю, говорит, деву на жизнь повью, парнем пожертвую. Всё же слышу… А как я родился, надо мной сей ножик занесла и ждёт знака! Верно, зарезать хотела…
     — Суровы у вас обычаи! — то ли осудил, то ли восхитился старец. — И что же не зарезала?
     Конокрад самодовольно ухмыльнулся.
     — Возопил я! Да так, что травы окрест поникли и повитуху ветром унесло. Матушка мне шёлковой нитью пуп перевязала и отсекла. Да ко своей груди приложила. Оставить себе хотела, спрятать где-нито. Так я ей по нраву пришёлся. Но по прошествии года опять повитуха явилась, забрала да снесла кормильцу.
     Их неторопливый и странный разговор и вовсе ввёл иноков в заблуждение. Даже Сергий взирал вопросительно, а старец не спешил что-либо объяснять, с неожиданной теплотой взирая на разбойника.
     — Кормилец такой же ражный был?
     — Весь род его, и дед, и прадед… Нам и прозвище — Ражные.
     — Знать, омуженская кровь не токмо в твоих жилах течёт, — заключил Ослаб. — Весь род Дивами повязан. Это добро!
     — Беда, из роду я последний, — внезапно пожаловался пленник.
     — А куда остальные подевались?
     — Татарове одного по одному заманили. Да и вырезали. Супротив хитрости и раж не стоит.
     — На чужбине от гибели скрываешься?
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 1

СТАРЕЦ ОСЛАБ И НЕЧИТАННАЯ КНИГА

     Митрополит обвял слегка, но тут же всколыхнулся.
     — Старца-калеку пригрел! Откуда он пришёл? Какого толка есть?.. Молва говорит, чернокнижник, ересь разносит по землям. И веры не правоверной! Иные и вовсе судачат — волхвующий чародей!
     — Сказывал тебе не раз, — устало молвил Сергий. — Схимник он, с малых лет мне ведом. Коней искал в поле, а он стоял в дубраве. И позвал меня…
     — Да слышал я твой сказ, — перебил Алексий. — Какую тебе чёрную книгу сей старец принёс? По которой ты устав монастырский сложил? По которой и войско своё устраиваешь?..
     — Нечитаная сия книга…
     — То есть как нечитаная? Чужим языком писана? Или письменами неведомыми?
     — Поди к старцу и спроси, — отбоярился игумен. — Коль соизволит, покажет книгу. Сам и позришь…
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 3

КЕЛЬЯ СТАРЦА ОСЛАБА

     Рубленая келейка Ослаба, наполовину вкопанная в землю, стояла на самом виду и вход имела со стороны леса, глядя единственным подслеповатым оконцем на дорогу. Отшельник сам выбрал место и ни за что не соглашался жить в монастырском остроге, с братией, дабы иметь полную волю от уставных правил. Входить к нему без зова позволялось лишь настоятелю да приходящему келейнику, коего отшельник сам себе избрал из числа братии. Если же старец хотел кого-то видеть сам, то с сумерками затепливал свечу — давал знак Сергию, и через него призывал к себе нужного инока либо послушника. Немудрёную пищу и воду ему приносил келейник из трапезной, оставляя у входа.
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 3

НЕЧИТАННАЯ КНИГА ОБ АРКСАХ КУЛИКОВА ПОЛЯ

     Через несколько минут он вынес ветхую Книгу Нечитаную, полистал кожаные закладки у корешка и раскрыл в нужном месте, с начертанными знаками неведомого письма. Долго всматривался, шевеля губами и держа над свечой, затем бережно сомкнул корки и медные застёжки застегнул. И уже от себя говорить начал, ровно толмач, с иного языка перекладывал на понятный:
     — Всем араксам мужалым… След взять с собою гоношей и послухов своих… К Кириллу и Ферапонту на Белозерье подаваться… А иным на Кержач, иным в Серпухов и Коломну… Сей же час окольными путями уходить… Лесами, помимо дорог, селений и посадов… В пустынях и скитах науки своей не выказывать… При чужих глазах и ушах речей о Засадном полку не вести… Знакомства между собою не выдавать… По укрытиям своим негласно сидеть…
     Покуда знака не подадут от меня… То есть от нашего старца. Знаком будут дубовые жёлуди с листьями…
     И принялся перечислять поимённо, кому и в какую пустынь, в какой скит уходить да с кем из тамошних иноков дружбу вести, а кого опасаться и к себе близко не подпускать. Иноки и послушники вслед его слову разбирались по малым клиньям, косякам, словно птицы перед отлётом, и бесшумно исчезали за алтарными золотыми вратами. Скоро в храме остались только воистину убогие да юродивые.
     Уже на рассвете Сергий вновь отщёлкнул застёжки, открыл иную закладку в Книге Нечитаной, вперился в единую строку, пошевелил губами, но вслух произнёс уже от себя:
     — Отныне ни единого чуждого в скиты без моего поручительства не принимать. Всякого, кто прибьётся, ко мне на пытку провожать. Невзирая, какого звания и рода. Ступайте в скиты свои, а я молиться стану.
     Через минуту Троицкая церковь и вовсе опустела. Настоятель дождался восхода, и, когда солнцем озарило суровое убранство храма, на противоположной бревенчатой стене возник некий светлый образ воина в крылатом шлеме и с крестообразным мечом в руках. Ему Сергий поклонился и помолился коротко, словно торг вёл:
     — Храни защитников своих, араксов, Боже. А мы Русь сохраним.
     И замер с опущенной, впервые покорно склонённой головой. Нерукотворный, ломкий образ качнулся, вздымая меч, лезвие коснулось темени Сергия.
     — Вразуми, Господи! Прочёл в Книге Нечитаной пророчество. Писано, огонь небесный принесёт ни пеший, ни конный. И в ворота обители не постучит… Внять не могу!
     Ещё через мгновение явление исчезло, растаяв в воздухе. Настоятель удручённо вздохнул, сам потушил недогоревшие свечи, распахнул окна, выпуская стылый смрад. Вышел в двери, оставив их открытыми настежь.
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 3

СТАРЕЦ ОСЛАБ И НЕЧИТАННАЯ КНИГА

     Тот же умчался в Москву, а Сергий вошёл в алтарь, открыл потайную дверцу, за которой хранилась Книга Нечитаная, и её не обнаружил. Знать, старец приходил подземным ходом и унёс к себе в келейку.
     Ходов из алтаря нарыли несколько, и все на случай внезапного нашествия недругов Троицкой обители, коих было довольно и ещё прибавлялось. Вот ужи раскольные московские бояре грозятся спалить пустынь, о чём проговорился в гневе лазутчик Никитка. Можно было незаметно покинуть подворье и храм, равно и проникнуть в них, минуя ворота и всякий чуждый призирающий глаз.
     Дабы не привлекать к себе внимания, старец часто пользовался ходами, и не только тем, что связывал келью отшельника с храмом, но иногда незаметно уходил из пустыни по одной ему ведомой надобности и так же возвращался.
     Всяческая пытка с пристрастием, особенно в скиту, вводила игумена в изнеможение и чувство, словно в чужой грязи, в нечистотах выкупался. Поэтому он сходил в натопленную чёрную баньку на хозяйственном дворе, попарился веником, омылся щёлокоми, прихватив с собой горящих угольев, удалился в свою келейку. Однако сил растопить камелёк уже не было, затворился и уснул сидя, привалившись к стене.
     Да недолго почивал игумен, и часу не миновало, как в дверь постучали.
     — Отче, в лесу оборотня поймали! Проснись, отче! К тебе рвётся— удержу не знает!
     После бани настоятель озяб в нетопленой келье, вышел, подрагивая, на улице же первый снежок в купе с последней листвой закружило, ветер с полунощной стороны пронизывает насквозь. А молодец ражный под уздцы красного коня держит и стоит в одной рваной холстяной рубахе, на опояске кривой засапожник в ножнах, за спиной топор ледяным лезвием к телу льнёт. И как шапчонку снял, так от головы пар повалил — эдакий горячий. Да не только шапку перед игуменом сломал, на удивление и поклонился, строптивый!
     — Не поймали меня, — сказал.
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 5

ЖИТИЕ СТАРЦА ОСЛАБА

     Вместе с известием совсем не до чуждого оборотня стало, след было изготовиться к приёму гостей, в первую очередь с Ослабом посоветоваться. А у него, как назло, оконце тёмное, будто завешано чёрной тряпицей. Старец мог удалиться по делам своим тайным, в кои даже настоятеля не посвящал. Иногда исчезал надолго, бывало, по месяцу отсутствовал, бродя невесть где, но больше попросту ходил на прогулки, ночной лес слушать, птиц, когда пели, смотреть на ледоход, если весной. В предзимье же редко покидал жилище, поскольку зяб на холоде, цепенел и замирал, не в силах сдвинуться с места. Поэтому чаще сидел, склонившись над столом, читал тайные знаки в Книге Нечитаной и доступным письмом излагал.
Тревожить его в такие часы даже по важным делам никто несмел.
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 5

ПЕРВАЯ ПРИТЧА СТАРЦА ОСЛАБА

     — Долго с родителями беседовал… Потом нас с сестрой позвали. Ослаб и впрямь древний, слабенький на вид и добрый. Но взгляд у него… Орлиный! Когда смотришь в глаза, кажется исполином!
     — Я видел, — поторопил Вячеслав. — И Ослаб велел вам искушать меня?!
     — Нет, не так, — в голосе Арины зазвенела медь.
     — Он сначала притчу рассказал.
     Как в старину ковали меч-кладенец.
     Закаливали в огне, в воде… Но самое главное, не в железе дело. Меч приручали к владельцу, к его ладони. Как ты волка приручил… Потому и называется кладенец. Меч знал только одну руку! И если попадал в чужие, становился бесполезным или даже опасным… Засадный полк — это меч-кладенец. Может повиноваться только рукам владельца. И никогда не попадать в чужие…
     — А кроме сказок, что ещё рассказывал?
     Арина словно и не услышала его.

ВТОРАЯ ПРИТЧА СТАРЦА ОСЛАБА

     — У всякого аракса самое уязвимое место — любовь к женщине, чувства. Поэтому раньше они принимали обет безбрачия. Завладеть волей даже самого сильного мужчины можно через женщину. Через природное начало… Ослаб не заставлял искушать. Сказал, с нами будет ещё третья девушка, Лела. Мы раньше её не знали… И ещё попросил во всём повиноваться тётке Николае. Что бы она ни велела, всё исполнить. Даже если нам будет невыносимо трудно… Мы же дочери Засадного полка, нам рожать араксов…
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 15

ИНОК СТАРЦА ОСЛАБА И БЕЛАЯ ДИВА

     Приди любой другой опричник, лишённый вотчины, вольный аракс воспринял бы это естественно. Иноки Ослаба постоянно передвигались от урочища к урочищу, тайно или явно надзирая за состоянием вотчин, однако появление этого опахнуло тревожным ветром грядущей неправедности. Старый черноризный аракс исполнял при старце поручения с палаческим уклоном. Это он издевался над Молчуном и выбил ему глаз…
 Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 16

СТАРЕЦ ОСЛАБ

ИМЯ НАРЕЧЕНИЕ ПЕРЕСВЕТА И ЗАСАПОЖНИК ОСЛАБА

     — Возврати кобылиц и ступай, — вдруг позволил Ослаб. — И не озоруй более.
     — Что их возвращать? Глаза пошире откройте: там же, на лугу, и пасутся.
     Сергий встрепенулся, ошалело воззрился на старца, затем к уху склонился и зашептал громко:
     — Нельзя отпускать! Много чего видел, слышал… Оборотню доверия нет. Сам говорит, от татар пришёл. Давай хоть на цепь посадим? Или в сруб?
     И братия приглушённо загудела, выражая неудовольствие, хотя по— прежнему не понимала, о чём толк идёт. Старец и ухом не повёл.
     — Иди, гоноша, — махнул бородой, как веником. — Не сыщешь матушку, так возвращайся. А сыщешь, так всё одно приходи. Она возле себя зрелого отрока держать не станет, прогонит с наказом.
     Тому бы в сей миг стрекача дать, пока отпускают с миром, а конокрад и с места не сошёл.
     — Про наперстный засапожник не скажешь?.. Мне бы только след взять. А чутьё уж приведёт…
     Ослаб не дослушал, подманил бородой Кудреватого.
     — Ножик верни.
     Отрок ослушаться не посмел, однако недоумённо и нехотя вынул из-за голенища нож, подал старцу.
     Тот опять бородой мотнул.
     — Не мне — ему отдай.
     — Да ты что, батюшка? — возмущённо и громко изумился Сергий. — Виданное ли дело? Мало, потакаешь разбойнику, коня своего дал. Ещё и нож давать!..
     Конокрад выхватил засапожник у послуха, насадил на пальцы и сжал кулак. Лунообразное жало хищно блеснуло на солнце, вызывая скрытое восхищение в волчьем взоре. Ослаб это заметил, добавил с задумчивым удовлетворением:
     — Владей, коль признал.
     А тот готов был его к горлу приставить.
     — Где добыл? Скажи, не буди лиха!
     Отшельник и глазом не моргнул.
     — Ты сперва испытай, вострый ли ножик. Не затупился ли с той поры, как пуп резали.
     — Как испытать? — гоноша на засапожник воззрился, и вновь пробудилась хищная зелень в глазах.
     — Сбрей волчью шерсть.
     — Да нет на мне шерсти! Звериную шкуру на себя натягивал…
     — Дикий пух с лица убери — борода начнёт расти.
     Отрок лицо огладил, примерился и провёл лезвием по щеке. Молодая поросль наземь облетела. Подивился, оценил остроту, но поскрёбся неумело, на ощупь, потому кое-где клочки оставил.
     — Говори, старче, откуда ножик?
     — Сперва ты сказывай: как имя твоё? И кем был наречён?
     Оборотень несколько смутился.
     — Помню, матушка звала Ярмил, ещё во чреве… Так имя и приросло.
     — Ярмил, говоришь? — старец помедлил, верно вспоминая что-то. — Ну, добро… А год от рождения какой?
     — Не помню точно. Кормилец сказывал, семнадцатый пошёл, как меня принесли…
     — Похоже, год прибавил… Ну да не важно. Отныне нарекаю тебя Пересветом.
     — С какой бы стати? — Ражный встрепенулся. — Мне свычней Ярмил!
     — Вырос ты из имени своего, ровно из детской рубашки. Всюду коротко… А новое даю на вырост.
     Оборотень вдруг интерес потерял.
     — Мне всё одно, хоть горшком назови… Матушка меня под иным именем помнит. Ты лучше мне ответь: откуда засапожник?
     — В дар достался, — просто признался старец и переступил немощными ногами. — В утешение. Тебе наперстным засапожником пуп резали, а меня калечили… Ну, довольно, коня моего возьми себе, коль вывел, и поезжай.
     — На что мне конь? Вот если бы крылья дал!..
     — Покуда тебе и коня необъезженного хватит. Наших кобылиц отпусти и поезжай, куда хочешь.
     Оборотень волчьим махом заскочил на красного жеребца, взвил его на дыбы и ускакал не дорогой — лесом, оставив на кустах дерюжку.
     Сергий от негодования на минуту дара речи лишился.
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 3. Гл. 1

ИНОК, ПЕРСТ СТАРЦА ОСЛАБА

     Только сейчас Ражный даже не глазом — ухом услышал, что не простой это инок, пришедший доживать в его вотчину, а скорее всего опричник, перст Ослаба. Так называли особо доверенных араксов и иноков духовного предводителя — людей, тайно существующих внутри Засадного Полка. Они выполняли поручения, относящиеся не только к безопасности Сергиева Воинства, но и связывали старца с миром.
     И явился он не насельником — инспектировать Урочище перед Сбором…
     Их никогда никто не видел, ибо приходили они под самыми разными личинами, и отец много говорить не любил, тем паче о тайной внутренней жизни Воинства, поэтому Ражный выстраивал лишь предположение. Так же точно никто толком не знал, сколько доверенных араксов и иноков держит под своей рукой духовный водитель. Из преданий было известно — числом ие менее сорока: кормилица Елизавета говорила-де, мол, едет Ослаб, а опричь него сороковина черноризных витязей, или называла его «сорокопалым», ибо каждый опричник был ему словно палец на деснице. Видимо, потому их часто называли просто перстами.
ВОЛЧЬЯ ХВАТКА - 1  (Сергей Алексеев) Гл. 5

ИНОК СТАРЦА ОСЛАБА

      — Кто это был? Старичок?..
      — Опричник, сказал правду Ражный.
      — Значит, плохой человек? — испугалась она.
      — Не обязательно… Опричником называют человека, который стоит опричь, то есть около…
Сергей Алексеев. Волчья хватка. Книга 1. Гл. 16